"Ему действительно было наплевать на то, что думают окружающие". Бывший монах более 60 лет строил в Испании собор из промышленных отходов

В Киеве состоялся 52-й международный кинофестиваль "Молодость". Впервые с начала полномасштабного вторжения России в Украину фестиваль проходил в довоенном формате: внеконкурсные обзоры, ретроспективные показы и конкурсные программы. Среди последних особенно стоит отметить документальный конкурс. Настоящее Время рассказывает о наиболее интересных фильмах этой секции.

"Собор" Дениса Добровода (Словакия) – документальный байопик, посвященный испанскому монаху Хусто.

Все началось с того, что в начале 60-х мужчину изгнали из монастыря после диагностированного туберкулеза. Он вернулся в деревню в окрестностях Мадрида. Пытаясь понять, как продолжить служение Господу, Хусто без посторонней помощи, не имея архитектурного опыта и образования, используя отходы и вторичное сырье, начал строить собор, не уступающий размерами знаменитой Саграда Фамилия. Община поначалу считала его сумасшедшим, но, когда собор обрел форму, Хусто признали едва ли не святым при жизни.

Денис Добровода снимал Хусто на протяжении четырех лет, а также задействовал более ранние архивные материалы. Получился очень живой портрет архитектурного самородка с непростым характером, оставившего после себя поистине грандиозное творение. Хусто Мартинес умер 28 ноября 2021 года. Незадолго до смерти Хусто завещал огромное здание неправительственной организации "Посланники мира" (исп. Mensajeros de la Paz), которая взяла на себя обязательство завершить дело его жизни.

Денис Добровода изучал философию, политику и экономику в Оксфордском университете, а также учился режиссуре во французской киношколе EICAR. Имеет опыт работы как в документалистике, так и в игровом кинематографе.

Денис и его продюсер Метью Мюррей Бремнер ответили на вопросы прессы и зрителей после украинской премьеры "Собора".

– Что вас вдохновило на создание фильма?

Мэтью: Я живу в Испании примерно в двух часах езды от этого собора. Я давно знал о его истории. Мы с Денисом дружим с университета. Мы говорили о возможных идеях для разработки, и я сказал, что есть парень, который строит собор уже 60 лет.

Сперва я собирался написать что-то вроде эссе или репортажа, а Денис хотел ограничиться несколькими фото. Но потом мы решили снять документальный фильм, который сначала был совсем небольшим, но потом превратился в то, что вы сегодня видели.

– Как местные относятся к этому парню? Считают его сумасшедшим или гением?

Мэтью: В целом сейчас воспринимают как гения. А чудаком его считали первые 20-30 лет, потому что он просто рыл очень глубокую яму. Пока не появилась какая-то структура, его действительно считали сумасшедшим. Но в 1990-е все начало меняться.

Денис: Хусто никогда не заботился о том, что о нем думают. Для него это было неважно, главное – его отношения с Богом и то, как он может отметить эти отношения, построив собор.

– Его часто сравнивают с Гауди?

Мэтью: Да, очень часто. Кстати, собор стоит на улице имени Антонио Гауди, что крайне иронично, потому что Хусто ненавидел Гауди. Но есть огромная разница: Гауди учился на архитектора и не работал своими руками, а Хусто не имел специального образования и строил сам. Знаете, ведь он вырос во время гражданской войны в Испании и ходил в школу только, может, три года. Так что это колоссальное здание построено без геометрии и без расчетов. Потрясающе.

Кадр из фильма

– Как вы добились его доверия и убедили его сниматься?

Мэтью: Это очень интересный вопрос. Сначала мы провели с ним неделю. У Дениса была только маленькая аналоговая камера, а я просто разговаривал. Отношения в тот момент были очень хорошими. Хусто нравилось наше присутствие. Но зашла речь о фильме, и возникло недопонимание.

И когда мы приехали туда снимать, отношения стали довольно сложными, так как у Хусто было очень непростое прошлое с журналистами и кинематографистами. Поэтому с ним постоянно шли переговоры о том, сколько и когда мы можем снимать, как не мешать его работе и тому подобное. Он был очень непростым человеком, как видно из фильма. Мог быть теплым, но мог быть и очень взрывным, и агрессивным. Поэтому с ним было сложно договариваться.

Денис: К тому времени, когда мы начали работать, Хусто уже пребывал в преклонном возрасте, имел психологические проблемы. При создании документального фильма в такой ситуации возникает много этических вопросов. У него был конфликт со мной. Я не знал испанского языка, и его очень раздражало то, что я делал в самом начале. И вообще, довольно долгое время я боялся даже подойти к нему, так что Мэтью пришлось проводить большую часть съемок с ним. Лучший материал, который у нас есть, – это когда он, например, поет или засыпает, или говорит о Гауди и искусстве, был снят одним оператором из Испании, который, думаю, что был гением в том, как он понимал то, что нужно Хусто, и держался на значительном расстоянии от него.

Мэтью: Я хотел бы добавить, что время, в течение которого мы снимали фильм, было благоприятным. Мы находились там более трех с половиной лет и возвращались на более длительный срок. Я думаю, что в этом смысле мы смогли быть менее навязчивыми и сделать так, чтобы он чувствовал себя комфортнее в нашем присутствии.

– Верите ли вы в бога? Как Хусто повлиял на вас лично?

Денис: Я был верующим подростком. Учился в христианской школе, а потом пошел изучать философию и потерял веру. Но, что я взял от Хусто, очевидно, помимо его энергии, – я его любил, потому что он был очень забавный и невероятный, хоть он и ненавидел меня. Имею в виду, что никогда не встречу никого подобного, это просто удивительный человек. Недавно я пересматривал фильм и ощутил довольно сильные эмоции по отношению к нему, как к члену семьи или что-то в этом роде. Урок Хусто мне – это его творческая свобода в том смысле, что ему действительно было наплевать на то, что думают окружающие. Он творил искусство, как он хотел, совершенно свободно. И я хотел бы быть таким, но, к сожалению, не могу, потому что всегда волнуюсь: вот я выложу фильм, а люди подумают, что это ерунда или что-то еще. А было бы здорово делать искусство с полной свободой.

Мэтью: После того как я познакомился с Хусто, для меня стало важным, что мы живем в очень эгоистичном мире, где личность – это самое главное. Думаю, Хусто во многих отношениях разрушил это эго и делал то, что считал лучшим, благодаря своим отношениям с богом. Я сам неверующий, но думаю, это очень интересная концепция: что эго должно быть подавлено и что есть нечто более важное.

Кадр из фильма

– Хусто действительно строил без расчетов?

Денис: Последнее интервью, которое мы записали для фильма, – с одним из лучших инженеров-строителей в Испании. Он строил небоскребы в Мадриде и был крайне впечатлен, потому что действительно понимает, каково это – построить такое здание без знаний, голыми руками.

Мэтью: Хусто никогда ничего не записывал на бумаге. Все происходило в его голове благодаря интуиции и воображению. То есть он не был стандартным архитектором в том смысле, в каком вы представляете себе Гауди. Он был художником, потому что представлял себе, что собирается сделать, а затем воплощал этот образ. Это взаимодействие искусства и размышлений о нем. Очень интересно.

Денис: Вышеупомянутый инженер-строитель заметил, что Хусто построил основание собора с учетом всех расстояний совершенно правильно. Ничего не просчитывал, а колонны, которые держат здание, находятся в идеально точных местах.

– Может быть, у него была какая-то мотивация помимо христианства?

Мэтью: До того, как я пришел туда, я думал, что он мегаломаньяк и что его эго строит собор. Но когда узнал его получше, то понял, что у него иной стимул. Он хотел провести каждый момент своей жизни, делая что-то для Бога. И то, что собор привлек столько людей, стало для него проблемой. Он гордился сделанным, но то, что к нему пришло столько людей, означало, что план практически сработал не так, как он хотел.

– Но неужели он не хотел увидеть завершение строительства?

Мэтью: Он вовсе не был философом. Он был фермером. С ним нельзя было поговорить о Канте или Сократе. Но время от времени он говорил что-то очень мудрое, и мы выбрали эти фрагменты, которые поместили в конце. Они показывают, что ему действительно все равно, будет ли собор закончен. Он просто хотел быть таким, как он говорит: "Хочу продолжать строить, и я иду так далеко, как могу", потому что делал это для Бога, а не для себя".